Человеку современного вида больше полутора сотен тысяч лет. До этого были другие люди, а до них — еще одни, и так далее. Не совсем такие как мы, но уже тоже люди.
Все это время люди выживали исключительно в сообществах (род, племя), выжить в одиночку в то непростое время было просто невозможно.
Такое небольшое сообщество было один на один против огромного враждебного внешнего мира, и внутренняя сплоченность была решающим преимуществом в этом противостоянии.
Чтобы прокормиться охотой или собирательством, племени нужно было постоянно перемещаться по достаточно большой территории, поэтому даже кратковременный контакт с другими людьми был довольно редким событием.
Первые цивилизации с их городами пришли на смену родоплеменному строю всего пару сотен поколений назад. Всё же остальное время до этого, а именно подавляющую часть существования своего генотипа, человеческая популяция существовала в коллективах, размер которых не выходил за пределы такой формы организации, как «малая социальная группа»: то есть был не крупнее такой группы, все участники которой находятся в постоянном непосредственном контакте.
В такой группе все на виду друг у друга и невозможно что-то утаить или притвориться тем, кем ты не являешься. Необходимым условием выживания этой малой группы было безусловное главенство интересов рода или племени над личными интересами ее членов. Если кто-то в группе пытается получить что-то за ее счет, сознательно не предоставляя ничего взамен, или поставить ее существование под угрозу любым другим способом — это обнаруживалось сразу и наказывалось неотвратимо, обычно перманентным изъятием из обращения генофонда такого участника.
То есть фактически десятки тысяч поколений преимущество в продолжении своего рода имели люди, готовые безоговорочно признавать главенство интересов коллектива над своими личными интересами.
Могло ли это обстоятельство не оставить генетический след в современной популяции?
Взять, к примеру, такую простую вещь, как одомашнивание животных. Около 10 тысяч лет назад люди приручили корову, и через несколько сотен поколений у них появился ген толерантности к лактозе, который на сегодняшний день (т.е. еще через несколько сотен поколений) имеется у большинства жителей Европы.
И заметьте, выпить прохладного молока в жару — это как бы даже не жизненно важная необходимость, а скорее так, просто приятный бонус к выживанию.
В то же время наличие в племени кого-то, считающего свои личные интересы превыше интересов своей группы (не выполнить обязанности по поддержанию огня, поспать вместо охоты, сожрать тайком общие запасы или сдать врагам собственное племя за пару ништяков) — это гарантированная смерть для всего рода, без всяких шансов передать свой генетический код дальше.
В итоге в первобытном коллективе с наибольшей вероятностью должен был выживать тот, у кого выработалась способность ставить интересы любого другого человека из своего окружения наравне со своими, и которая могла бы удержать его от совершения антисоциального проступка до удара дубиной по голове или изгнания из племени.
Тогда как индивидуум, не обладающий способностью перенять навыки социального поведения и ставящий преимущество собственной выгоды над интересами социума, выраженными нормами поведения и правилами, имел в такой малой группе минимум шансов на выживание.
Появившийся в результате такой социальной селекции механизм эмпатического интеллекта позволил человеку не только научиться избегать опасности, сопереживая чужому опыту, но и прогнозировать социальную реакцию на свое поведение, что является необходимым условием существования сплоченной группы, способной оказывать взаимопомощь и действовать сообща.
Если общественное поведение животных в группах регулируется набором врожденных механизмов, то человечество было вынужденно пойти в этом намного дальше обычного стадного инстинкта. У людей в процессе социального отбора выработалась и генетически закрепилась способность к социализации, то есть способность обучиться осознавать себя равноценной частью коллектива. Причем просоциальное поведение у людей — это не врожденное качество, оно вырабатывается в процессе социального взаимодействия с другими членами группы: от рождения каждый ребенок эгоцентрист, не принимающий других за равных себе, и только со временем он социализируется, перенимая навыки социального взаимодействия и постепенно перенося фокус своего мировосприятия с личного «Я» на общее «Мы».
Именно эта способность социализироваться и дала то огромное эволюционное преимущество людям, превратив первобытное стадо в человеческий коллектив.
Иными словами, совесть, порядочность, сочувствие, понятие справедливости, и всё то остальное человеческое, что отличает нас от животных и делает людьми — всё это досталось нам от наших предков на генетическом уровне, как самый что ни на есть необходимейший инструмент для выживания.
Затем, в эпоху голоцена, происходит переход к земледелию и скотоводству, возникает ремесло, торговля и появляются крупные поселения.
Постепенно человеческие сообщества выходят за рамки немногочисленных непосредственно контактирующих групп людей, объединенных общей целью выживания. Социальные группы начинают чаще контактировать между собой и обмениваться составом, внутри же групп, с увеличением их размеров регулярные контакты между участниками заменяются эпизодическими, а участники уже не имеют возможности находиться в постоянном личном общении, знать всех и оперативно обмениваться информацией друг о друге.
Таким образом, некоторые члены таких групп получают возможность совершить антисоциальный поступок и остаться безнаказанным: в большом коллективе сложно идентифицировать каждого, а в случае угрозы наказания всегда есть возможность перейти в другую группу.
Выработанные опытом тысяч поколений механизмы социального оповещения и социальной саморегуляции перестают действовать, появляется возможность скрыть что-то от своих сородичей, безнаказанно обмануть, и, как следствие, паразитировать на экплуатации себе подобных.
В итоге, одна и та же социальная модель поведения, которая при существовании в малой социальной группе приводит к лишению права на дальнейшее существование и размножение, в большой группе уже начинает предоставлять обладателю огромное преимущество. И если для первобытного человечества антагонистической внешней средой, которую оно использовало и приспосабливало под себя, была окружающая природа, то для принявших эту модель поведения и добровольно выделивших себя из общей группы такая окружающая среда — это уже само человечество.
Точно так же, как первобытные люди занимались сначала присваивающим, а затем — производящим хозяйством, эта выделившаяся из остального общества популяция начала заниматься тем же самым, только в роли объекта хозяйствования была уже не окружающая природа, а другие люди.
Основная же масса людей, связанная в принятии решений механизмами эмпатии и программой просоциального поведения, закрепленными на генетическом уровне, в сложившихся условиях, отличных от условий малой социальной группы, оказывается в заведомо проигрышном, аутсайдерском положении перед этими новыми социальными хищниками.
Такая паразитическая модель существования не предусматривает производство каких-либо благ при наличии возможности их присвоить, поэтому индивидуумы, не стесненные в выборе средств достижения желаемого человеческими качествами и не отождествляющие себя с окружающим социумом, начинают создавать и использовать различные схемы безопасного присваивая результатов чужого труда, постепенно популяризируя модель социального паразитизма и возводя эгоцентризм с отсутствием сопереживания другим людям из недостатка в ранг достоинства, дающего массу преимуществ.
Это приводит к тому, что критическая масса социальных паразитов в обществе начинает превышать возможности общества их прокормить и рано или поздно включается общественный иммунный ответ, направленный на сокращение поголовья паразитов.
Чтобы противостоять такой реакции, паразиты выстраивают различные механизмы социального контроля над остальной популяцией: появляется право собственности, деньги, различные иерархии, сословные пирамиды и феодальные лестницы, придумываются законы, размываются границы норм социального поведения — то есть появляются все те инструменты, которые дают им возможность защититься от основной массы общества и параллельно получить возможность ее эксплуатировать.
Такая масса, уже не объединенная общей целью и социальной деятельностью, разобщена, не имеет возможности развиваться и балансирует на грани существования, тратя весь излишек произведенных благ на содержание паразитов.
Например, научно-техническая революция привела к росту производительности труда, однако на условиях жизни производящей популяции это сказалось мало, так как в результате просто увеличилась масса паразитической популяции и доля присваемых ей результатов чужого труда.
В фольклоре большинства мировых культур, однозначно положительное — это главенство интересов своей группы (семьи, соратников, народа) над своей личной выгодой: герой всегда совершает акт самопожертвования ради общего блага. Зло при этом всегда бездушно и эгоцентрично, ради преследования собственных целей оно не считается ни с чьими интересами. Душа же во всех религиях — это то, что отличает людей от животных, и делает человека человеком, а фразеологизм «продать душу» означает отказаться от человеческого и взамен получить все те преимущества, которые имеют в обществе социальные паразиты.
Таким образом, исторически сложившееся человеческое — это идентификация себя с окружающим социумом, способность ставить интересы социума над своими, способность к коллективному взаимодействию.
Выделение же себя из социума, отношение к окружающему обществу как к неодушевленному ландшафту для получения желаемого — в любом сообществе являются социально опасными моделями поведения.
Пока в человеческом обществе параллельно существуют на равных условиях две совершенно разные популяции людей, с диаметрально противоположными социальными паттернами, социальную верхушку всегда будет занимать группа, связанная наименьшим количеством норм и правил, поэтому любая форма социальной организации неизбежно будет вырождаться во власть немногих избранных, а любая попытка изменить положение вещей будет сводиться лишь к выбору наименьшего зла, по аналогии с классической «проблемой вагонетки».
Вернуть контроль над обществом той его части, которая способна к социализации и коллективной организации деятельности, может только полное исключение нежелательных социальных моделей поведения.
Механизмы при этом могут быть использованы те же, что используются для социальной саморегуляции и в малых группах: формирование полярной системы положительных и отрицательных моделей социального поведения, наличие социального давления в направлении просоциального поведения, доступность информации об уровне социального поведения каждого участника коллектива, а также социальная сегрегация по уровню социализации.
Причем если в малых группах необходимые для этого механизмы социального оповещения о девиантном поведении членов группы обеспечивались постоянными личными контактами, то с учетом возможностей современных систем передачи и хранения информации, размер группы, состоящей в регулярном обмене такой информацией, может быть увеличен на порядки, вопрос только в способе систематизации такого обмена.
aftershock.news/?q=node/670693
)
